- Женщина в горах должны быть мужественной, но тихой и незаметной, - неожиданно произнес Сашко, когда его каурая вдруг взяла влево, едва не столкнув мою, пусть и со ставшей значительно шире, но все еще узкой тропинки.

      Я несколько нервно ухватилась за поводья – горная дорога продолжала вызывать у меня внутренний трепет, но кивнула, что поняла, о чем он хотел сказать.

      То ли Сашко моя… покладистость не удовлетворила, то ли он счел нужным успокоить, но он, бросив взгляд на ехавшего впереди Карима, добавил:

      - За женщину говорит мужчина. Его имя, его род. Твой муж….

      Карим обернулся именно в этот момент, заставив Сашко замолчать, а меня – опустить взгляд.

      Тихой и незаметной…. Этот образ был значительно ближе.

      Главное, чтобы мой невольный спутник точно знал, что делал.

      Солнце уже давно перевалило за полдень, а мы все ехали и ехали. Ускользало солнце, пользуясь своей свободой, мелькали перед глазами каменные уступы, все чаще попадались на пути деревца, кидавшие в небо свои ветви. Мягче и прянее становился воздух… обманывая своей сладостью, делая острее понимание, что все это… насквозь фальшиво. Вот эта показная миролюбивость, эти отношения между ними… и мною.

      Мне бы испугаться, осознав, но я лишь прямее держала спину, да жестче поводья.

      Должна быть мужественной….

      Я понимала, что именно имел в виду Сашко, но теперь воспринимала все несколько иначе.

      Мужество принять последствия собственных решений и мужество вынести все, чем одарит Заступница на этом пути.

      Это было нелегко, но разве я могла хоть что-то изменить?

      Шаг…шаг…. Качнуться вправо, влево….

      Усталость, которую я еще недавно ощущала, как легкое неудобство, вдруг навалилась на плечи, лишая возможности свободно дышать. Перед глазами замелькали белые мошки….

      - Привал! – гаркнул Карим, как-то вдруг оказавшись совсем рядом с нами. – Займешься ею, - кивнув в мою сторону, бросил он Сашко. Отъехал немного, соскочил с лошади, бросив повод одному из спешившихся горцев и, оглянувшись, добавил: - И пусть голову платком прикроет, нечего мне воинов смущать.

      Внутри всколыхнулось дерзостью, но я, не столько вспомнив слова Сашко, сколько борясь с подступавшей дурнотой, промолчала. С трудом сползла с ведшей себя смирно лошадки, немного постояла, давая телу привыкнуть к новому положению.

      - Неподалеку бьет ключ, можно умыться, - подошел ко мне со спины Сашко. Протянул платок… и откуда только достал?

      - А не побоятся, что сбежим? – чуть громче, чем стоило, поинтересовалась я. Все было как-то… не так.

      Нет, ни к чему из всего произошедшего за последние два дня я не была готова, чтобы сравнивать собственное представление с тем, что со мной случилось на самом деле, но я все равно подспудно чувствовала фальшь. В словах, взглядах, жестах, поступках…. Словно все вокруг меня были актерами, играя каждую свою роль, а я…. А я наблюдала за ними со стороны, не понимая смысла действа, но «видя», как коряво, бездарно разыгрывают они свое представление.

      Сашко, Карим, воины….

      Если кто и не лгал, так лошади, тут же уткнувшись мордами в хилую траву и занявшись привычным делом, но от них как раз моя судьба если и зависела, то в малой степени.

      - Неподалеку от нас дозор, - едва ли не равнодушно отозвался Сашко и первым направился к зарослям кустарника.

      Пришлось последовать за ним – умыться действительно хотелось. И не только умыться.

      - Вы с Каримом давно знакомы? – поинтересовалась я, когда мы уже возвращались обратно.

      - Да уже года четыре, - ответил он, сорвав лист с дерева, мимо которого мы проходили и растерев его в пальцах. – След на его лице от моей шашки.

      - Вряд ли он оставил подобную наглость безнаказанной? – вздохнув, остановилась я.

      Если на миг забыться, не помня про обстоятельства, забросившие меня в этот мир, можно было признать сдержанную, суровую, но при этом наполненную силой и мощью красоту окружавшей меня природы.

      - Наглость? – ухмыльнувшись, переспросил Сашко, не дав мне увязнуть в накатившей меланхолии. – Да, Карим именно так и посчитал.

      - И? – я оглянулась.

      Он не смотрел на меня, вглядываясь в какую-то ведомую только ему даль.

      Простая одежда, неухоженные, растрепанные волосы, грубое, обветренное лицо….

      Ничто из этого не помешало мне вновь увидеть в нем следы благородства текущей в его жилах крови.

      - Меня спас ваш муж, - коротко бросил Сашко.

      - Ее муж? – Карим подошел совсем неслышно.

      Я резко обернулась, покачнулась, буквально напоровшись на какой-то горячий, обжигающий взгляд.

      - Ее муж, - тем же безразличным тоном проговорил Сашко, отвечая на вопрос. – Граф Георгий Орлов….

      Судя по тому, как побледнел смуглый горец, подобного развития событий он не ожидал….

      Растерянность Карима была недолгой. Мелькнула и исчезла, сменившись алчным огоньком, наводившим на грустные мысли. Судьба дочери Ивана Струпынина могла быть весьма незавидна, а Эвелины Федоровны Орловой?!

      Ответа на этот вопрос я не знала.

      Я так думала, не догадываясь, насколько оказалась к нему близка.

      Словно откликаясь, Карим криво усмехнулся, продолжая бесцеремонно меня разглядывать:

      - Рахмат будет доволен. Красивая непорченная девка – много денег. Дочь Красина – еще больше.

      Спросить, откуда ему известно имя отца, я не успела, Сашко поторопился, не дав мне открыть рот:

      - А если граф жив?

      И так это прозвучало многозначительно, что я – поверила. Не заново – смерти мужа я для себя не допускала, а уже едва ли не безгранично.

      Георгий был жив…. Оставалось лишь его найти.

      О том, что сама не свободна, я не забыла, но в этот миг все казалось таким неважным!

      - Жив. Мертв… - безразлично к словам Сашко дернул крепким плечом Карим. – Накорми ее и отдыхайте. Переход будет длинным, к закату должны быть в Хавроне.

      Должны быть в Хавроне…. Память не подвела, дав «увидеть» весь свой путь от Ланзири до того места, где мы сейчас находились.

      Все дальше от границы. Все меньше надежда на помощь….

      Так должно было быть, но я – не отчаивалась. Не тогда, когда Сашко, сам того не желая, укрепил мою веру.

      С едой я управилась быстро – слишком много событий, слишком много эмоций, лишивших меня аппетита, лишь отломила от лепешки, да с трудом прожевала кусочек сыра. А вот от воды не отказалась. Свежесть утра сменилась тяжелым, душистым теплом, от которого мучила жажда, и кожа под меховой жилеткой стала неприятно влажной.

      Сашко о скудности моей трапезы ничего не сказал. Когда отдала остатки лепешки, завернул ее в тряпицу, убрал в седельную сумку. Потом ушел ненадолго, вернулся с войлочным одеялом. Бросил на землю в тенечке:

      - Вам нужно отдохнуть.

      Он был прав, я устала. Более того, я прекрасно понимала, что силы еще понадобятся, но… не в самом Сашко, в той заботе, в том, как он нарочито, словно назло Кариму, уделял мне внимание, было что-то лживое, неприятное….

      - Вам нужно отдохнуть, - повторил он, заметив, что я не тороплюсь выполнить похожую на приказ просьбу. И на этот раз короткая фраза прозвучала еще категоричнее, окончательно лишая возможности спорить.

      Но я все равно колебалась еще несколько мгновений. Сначала присела на самый край одеяла, и лишь потом легла, положив голову на папаху, которую он стянул с себя.

      Сон обрушился на меня стремительно. Еще миг назад я слышала конское ржание, шелест ветра в траве, стрекот насекомых, низкие, хрипловатые голоса мужчин, а затем все пропало, оставив после себя только ощущение неудобства и какого-то смутного напряжения, которое не давало рухнуть в самую глубь, окончательно раствориться во внутренней тишине, слившись с властвовавшим там покоем.