Это же Скуратов взял её кровь и выяснил, что она — бастард императора. Это он влез в её жизнь и сломал её на корню. Какую такую симпатию она могла испытывать к нему? Ясно одно, они использовали её. Они проникли в её мозг. Проникли в кровь. И хотели проникнуть в кровать.

Ну уж нет, этого она им теперь точно не позволит.

«Но куда бежать? Я могу выйти отсюда прямо сейчас, пока суматоха и неразбериха. Но куда я денусь? Домой нельзя. Никиты нет, он бы обязательно защитил меня. Куда? Куда?»

Телевизор давно оплавился и погас, но девушка всё ещё видела на нём картину разрушенного крематория.

— Куда⁈ Куда⁈ Куда⁈ — лихорадочно повторяла она.

И тут ей в голову пришла гениальная, как ей показалось, идея. Слившись с бушующим вокруг пламенем, она выскользнула из золотой клетки и поспешила туда, где, она на это надеялась, ей не только удастся найти приют и защиту, но также она сможет донести информацию о готовящемся покушении на императора. Причём, покушении от собственной же безопасности.

Решение далось очень нелегко, так как девушка не привыкла ни у кого просить помощи. Однако сейчас ситуация была совершенно иного характера. Опасность угрожала всей стабильности в империи. Поэтому просить она будет не для себя. Ну и плюс никто и никогда не догадается, к кому она пошла. Будь он хоть трижды менталистом.

«Так, — думала Валя, — надо только найти подходящий предлог, чтобы меня впустили. Ну и за причёску, конечно, придётся ответить».

За сутки до этого.

— Как ни прискорбно это признавать, — сказал дед, — они смогли заполучить одного из моих лучший сотрудников. Стас Громобой — это настоящий профессионал. Если ему доверили нас убить, поверьте, жить нам осталось недолго.

Кажется, лишь я да дядя Слава смогли в полной мере оценить весь недобрый юмор Игоря Всеволодовича. Остальные как-то попритихли.

Мы снова собрались на общеродовой совет, но теперь уже с новыми вводными данными. Итак, охотилась на нас имперская собственная безопасность, и влезть они смогли во все уязвимые места.

Мой отец сидел с отсутствующим взглядом. Ему показали допрос фон Боде, но его не отпустило. Скорее, наоборот. Он начал рыдать и пытался целовать экран. Деду вроде бы пообещали поработать со снятием психической привязки, но сейчас на него было страшно смотреть.

Конечно, император не одобрил бы подобных методов. Вообще даже во время войны кланов запрещены подобные приёмы. Просто потому, что размывают грань в понятии свой/чужой, и начинается не война, а настоящая бойня. Вообще, если вскроется, что творил Разумовский, ему грозит смертная казнь.

Но это в том случае, если мы выживем и предоставим необходимые доказательства. И именно сейчас мы вплотную занимались первым пунктом.

В дверь постучали.

— Входите, — распорядился дед.

В комнату вошёл бравый безопасник — косая сажень в плечах и с совершенно незапоминающимся лицом. Я бы его легко перепутал с любым другим.

— По вашему указанию прибыл, ваше сиятельство, — пробасил великан.

— Скажи, ты сегодня ответственный за зону лазарета и морга? — спросил дед у безопасника.

— Так точно, — ответил он.

— Как вахта? Без происшествий?

— Так точно, — снова отрапортовал громила. — Только в районе восьми утра Стас Громобой снял всю охрану с первого этажа. С морга, лазарета, крематория, нескольких технических помещений первого этажа. Но затем, после вашего отъезда в башню младшей ветви, охрана была восстановлена.

— И ничего необычного не заметили? — поинтересовался Игорь Всеволодович.

— Никак нет, — ответил безопасник.

— Собирайтесь, пойдёмте, — сказал дед нам, а затем перевёл взгляд на пришедшего. — Проводи-ка нас к записям с камер безопасности.

С дедом пошли не все. Николай остался с отцом, который всё ещё не до конца понимал, что происходит вокруг него. Я бы предпочёл, чтобы брат был рядом со мной, так как на него я ещё мог положиться, а вот на Леонида с Филиппом — нет.

Мы прошли в помещение, куда выводились картинки с сотен камер слежения. Система работала так, что пока в объектив камеры не попадало ничего подозрительного, изображение с неё передавалось лишь на второстепенный экран. Но в случае любой нестандартной ситуации, картинка выдавалась на один из главных экранов, перед которыми всегда дежурили люди.

— Какие камеры обслуживают тот сектор, — спросил у безопасника дед. — Я хочу посмотреть видео с них.

— Так, — пробасил великан. — Камера номер пятнадцать, номер двадцать семь, с тридцать второй по пятидесятую и девяносто восьмая.

— Ну, — дед тяжело вздохнул, — давай по порядку.

— Подождите, — вмешался я. — Давайте, первым делом посмотрим камеры из крематория.

— Почему? — спросил меня дед, и, кажется, тут же додумался сам. — Самое удобное место, согласен.

— О чём вы? — спросил дядя Слава.

— Если нас хотят устранить, делать это будут не в морге и не в лазарете, — ответил я.

— Ну да, — согласился дядя Слава. — Лучшего места, чтобы снести всех разом и не найти.

Видео на камерах не оказалось. Вообще. В промежуток времени между восемью и девятью часами утра они просто ничего не записывали.

— Как такое могло произойти? — сурово спросил у безопасника дед.

— Извиняюсь, ваше сиятельство, — тот буквально сначала побелел, а затем позеленел. — Никак не могу знать. Судя по всему, Громобой отключил запись.

— А на такой случай оповещение не предусмотрено? — удивился Игорь Всеволодович.

— Если отключение вещания производится по протоколу, то оповещение не срабатывает, — ответил громила.

— Понятно, — вздохнул дед. — Это нужно исправить. Но не прямо сейчас. Сейчас бери парней и дуй за нами в крематорий. Будем искать подарочек.

Уж не знаю, почему, но я сразу полез в печь. То ли чутьё сработало, то ли логика, но мне почему-то показалось, что печь выглядит неплохо для минирования. Правда, уже позже я понял, что, если бы минировали там, то крематорий рванул бы намного раньше, чем мы туда пришли.

Сначала я ничего не увидел. А потом, периферийным зрением уловил верёвочку. Как оказалось, это была завязка от вытащенной Стасом ленты для дожига костей.

— О, — сказал на это дядя Слава, — теперь точно ясно, куда.

Он одним резким движением рванул на себя боковину гроба. Дерево внешней отделки расщепилось, являя глазам широченную ленту взрывчатки, опоясывающую внутренний металлический ящик.

— Осторожней! — вскрикнул Леонид. — Это же для Ростика!

— Ого, — уважительно произнёс дядя Слава. — Композитное бабахалово, уважают, гады.

— Хорошая взрывчатка? — поинтересовался я, как и дядя, не заметив ремарки Леонида.

— Первый класс, — поглаживая смертоносное вещество, словно родную дочь, доложил дядя Слава. — И столько, что можно в Поднебесную улететь, не выходя из крематория. Один минус взрывать надо смертником.

— В смысле? — уточнил я.

— Из-за собственного излучения она блокирует сигналы дальше тридцати метров. И я пока не слышал, чтобы это как-то исправили.

— Надо найти детонатор и извлечь его как-нибудь, — сказал на это дед. — Я на самолётах привык летать, а не на бомбах.

— Нет, ну, про Поднебесную — это я, конечно, загнул, — проговорил дядя Слава, оглядывая ленту на предмет детонатора. — Но килограмм сто пятьдесят в тротиловом эквиваленте тут точно есть.

А у меня в это время родился план.

— А давайте не будем разминировать, — сказал я.

И как раз в этот момент примчались безопасники. Увидев композитную взрывчатку, опоясывающую гроб, они широко раскрыли глаза. Ещё бы, едва не проморгали покушение на хозяев.

— Что значит, не будем? — удивился дед. — Оно же тогда рванёт! — затем посмотрел на безопасников и добавил: — Подождите пока в комнате охраны. Я вызову.

Те ретировались.

— Конечно, рванёт, — ответил я. — И это будет нам на руку.

— Никита, ты что? Ты хочешь, чтобы мне весь небоскрёб разворотило? Ты с головой дружишь вообще? Я его собственными потом и кровью взрастил. Я в него душу вложил. А ты говоришь — взорвать.